РАФ и группа „2ого июня" - первые контакты
Летом 1971 года Бомми Бауманн (1) вышел из тюрьмы.
За воротами его ждала красивая восемнадцатилетняя девушка - Юлиане Пламбек.
Позднее она стала членом РАФ и погибла в автомобильной катастрофе.
- Купить тебе мороженного? - спросила Юлиана. Но после двух лет заключения, Бомми Бауманну хотелось чего-то другого.
Он встретился со старыми товарищами. Пока Бомми сидел в тюрьме, они создали новую анархическую вооружённую организацию „Движение 2-ого июля". Организация была названа в память дня гибели студента Бенно Онесорга, и конкурировала с РАФ.
Примерно в это же время в Берлине объявился один из членов РАФ, посланный, для того, что бы установить контакт с людьми из группы „2-ого июня". Им следовало позвонить по одному телефонному номеру в Гамбург. Бомми и Георг фон Раух звонили из таксофона на улице.
- Давайте, переезжайте все в Гамбург, да подстригите патлы... - начала разговор Гудрун Энсслин.
- Вы чего там, рехнулись? - изумился Георг - Вы то зачем там околачиваетесь?
- Ну, Гамбург вообще-то большой город...
- Сильный аргумент, - вставил Бомми Бауманн, который тоже слушал разговор - В таком случае, может нам лучше полететь в Нью-Йорк или в Калькутту. Тоже большие города. Чего я, Гамбурга не знаю? Чушь все это. Никуда мы не поедем.
Гудрун была в ярости.
Члены „Движения 2-ого июля" в это время размышляли, чем бы им заняться в ближайшие месяцы. „Мы решили, что пора вытаскивать своих из тюряги. Что это хороший шанс все закрутить: когда мы сядем - они нас освободят. Так получиться какая-то последовательность. Да, мы тогда серьёзно задумали: делаем акцию освобождения", - так, позднее, комментировал эту ситуацию Бомми Бауманн.
РАФ и группа „2-ого июня". Неудачное партнёрство
Некоторое время спустя, поздней ночью, Андреас Баадер и Гудрун Энсслин лично появились среди людей группы „2-ого июня". Они уже знали, что Бомми Бауманн и Георг фон Раух собираются освободить заключённых товарищей.
- Вы хотите вытащить ребят. Это хорошо. Но если все получиться, они, пожалуй, останутся с вами. Так дело не пойдёт.
Баадер и Энсслин считали, что если кто был членом РАФ, то должен в РАФ и вернуться, все равно, кто его освободил. Они предложили:
- Послушайте, мы поможем вам в акции. Но ребята сразу же поедут с нами на нашу квартиру. И вы не будете их держать.
Освобождать собирались Ирен Гоергенс и Ингрид Шуберт, находившихся в женской тюрьме на Лертер штрассе. Хорст Малер не был включён в этот список, поскольку занимал самостоятельную позицию по ряду теоретических вопросов. Кунцельман отказался от предложения. „Это не серьёзно", сказал он Бомми Бауманну. Он всё ещё симпатизировал студентам-маоистам, членам запрещённой Коммунистической Партии Германии.
„2-ое июня" было готово к совместной работе с РАФ. Технические эксперты обеих групп начали обсуждать детали операции. Была разработана сложная система лестниц, при помощи которой можно было преодолеть тюремную стену.
- А решетки? Как девушки с ними справятся? - поинтересовался кто-то из группы „2-ого июня".
- У нас есть человек в Гамбурге, - сказали люди РАФ. - Он скульптор, у него есть специальные пилки, он ими бронзу пилит.
Вскоре пилы были получены. Бауманн попробовал одну. Всё работало. Пилы переправили в тюрьму.
Наступила ночь операции. Команда приехала на двух небольших грузовиках. Бауманн прикрывал всех, стоя с "Калашниковым" в темноте. Остальные четверо пытались закрепить лестницы на тюремной стене. Однако технические эксперты просчитались. Группе удалось лишь прислонить лестницы, но части необходимые для перехода через стену оказались слишком тяжелыми для подъёма. Неожиданно из тюрьмы подали сигнал. Женщины не смогли перепилить оконные решётки. Пять раз мигнув светом карманного фонарика, они сообщили: „всё пропало". Освободители вскочили в машины и умчались. Лестницы остались лежать на земле.
При подготовке операции, Андреас Баадер предложил такой отвлекающий манёвр: обстрелять из противоракетной установки полицейскую казарму в Руэлебен. От идеи пришлось отказаться, поскольку ни у РАФ ни у „2-ого июня" такого оружия не было.
После неудачной акции освобождения Баадер и Энсслин ещё несколько раз встречались с членами группы „2-ого июня". Но надежда на их включение в структуру РАФ не осуществилась.
- Да оставайтесь вы в своём Кройцберге (2), - подытожила Энсслин продолжительные дискуссии.
Стиль жизни РАФ и „2ого июня" были абсолютно разные.
- Чем вы тут занимаетесь? - тусуетесь, трахаете малолеток, курите гашиш. Это кайф, конечно. Но так же нельзя. Работа, которую мы делаем - это серьёзное дело. Она не совместима с удовольствиями - говорила Гудрун.
- Не надо капать нам на мозги, - парировал Бомми.
- Ты посмотри на себя, - продолжала Энсслин. Её раздражали длинные волосы Бауманна, борода и вообще весь его небрежный прикид. Сама она носила широкие, как юбка, длинные брюки и элегантную кожаную куртку, которые не слишком подходили друг другу, но, вместе с тем, придавали ей вполне буржуазный вид. Особенно Гудрун раздражал промискуитет ребят из „2ого июня". Она с гордостью говорила:
- мы против случайных связей.
Энсслин и Баадер всегда появлялись вместе. Хотя они вечно сорились, было видно, что они - одно целое и никто не может вбить клин между ними. Она называла его „детка". Он называл ее "пизда" Впрочем, так они оба называли всех женщин подряд.
Баумана ужасно раздражала вульгарность их речи - это выглядело неестественно и нарочито.
Когда Баадер впадал в один из своих бесконечных монологов, он тяжело и медленно вращал головой, оглядывая слушателей, одного за другим - „как кобра, выбирающая жертву", думал Бауманн.
Иногда, вспоминал он, Гудрун тормозила Баадера словами: „успокойся детка, не стоит так говорить".
В одну из последних ночных встреч, Гудрун взяла в руки книгу, которую читал Бомми, и подняла её высоко над головой. Книга называлась „ Виктор Серж. Профессия революционер".
- Книжонка - сказала она с презрением, и выпустила её из рук.
"Поздний урожай"
Когда „Коллектив пациентов-социалистов в Хайльдерберге" (SPK) (3) узнал о гибели Петры Шельм (4), большинство его членов решили: пора уходить в подполье.
Клаус Юншке, в фольксвагене шефа SPK доктора Хубера, тренировался в езде по бездорожью. Его остановил полицейский патруль и потребовал документы.
Юншке достал удостоверение личности. Полицейский внимательно посмотрел на фотографию, а затем на её владельца. Поскольку Юншке заменил свою фотографию портретом Мао Цзе Дуна, полицейскому пришлось его арестовать. Через несколько дней его выпустили.
Спустя некоторое время, на него вышли бывшие члены SPK, вступившие в РАФ. Они попытались привлечь его на свою сторону.
Клаус Юншке согласился. Это решение закончилось для него пожизненным заключением. Позднее, после 13 лет тюрьмы, он признался: „я, конечно, уже тысячу раз об этом подумал, в тюрьме хватает времени на эту пытку. В том состоянии была большая доля самопожертвования. Никакого рационального мышления, просчитывающее возможные варианты. Сесть на всю жизнь - что это значит? Со стороны это может показаться легкомыслием, но для нас готовность жертвовать собой была естественной и серьёзной".
В назначенное время Юншке был в условленном месте - в одном из парков Франкфурта. В руке он держал газету „Вельт ам Зонтаг" - опознавательный знак. Никто не появился. На этот случай существовало другое место встречи: часом позже ему следовало прийти в одну мороженицу. Прижав газету локтем, Юншке вошел в кафе. За столиком сидели два довольно неприглядных типа. Увидев человека с газетой, они быстро доели свое мороженное. Сев за столик, Юншке принялся ждать. Некоторое время спустя, один из парней вышел из кафе, но вскоре вернулся.
- Пошли - приказал Юншке Ян-Карл Распе. Следом за ними вышел Холгер Майенс.
Распе позвонил в дверь одного из новых домов. Дверь открыла женщина и провела их в совершенно пустую комнату. "Американка", подумал Юншке. Она носила серый парик с высоко взбитыми волосами, но была при этом в платке. На ней был тесный пуловер и брюки. Прислонившись к стене, Юншке ждал. Для встречи с нелегалами он приоделся: блейзер, белая рубашка, галстук и серые брюки.
- Расскажи-ка нам, кто ты и чем занимаешься - спросила его Ульрике Майнхоф.
Юншке стал рассказывать о своей жизни, но заметил, что, судя по вопросам, его собеседники итак уже хорошо осведомлены. Когда речь зашла о „Коллективе пациентов-социалистов", Ульрика неожиданно заметила:
- Имей в виду, мы не практикуем групповой секс.
- А с чего ты вдруг решила, что меня интересует групповой секс?
В конце концов, они определили, что Юншке должен делать для группы.
- Есть важные дела, которыми нам самим заниматься опасно. Например, нужно много чего всё время покупать. Ты готов за это взяться?
Юншке согласился.
Клаус Юншке отказался служить в армии по принципиальным соображениям: он заявил, что не может никого убивать. И вдруг он оказался среди людей, которые постоянно носили оружие, и, не колеблясь, пускали его в ход.
Однажды ночью, где-то на улицах Франкфурта, Холгер Мейнс спросил его:
- Ты вообще-то вооружён?
- Нет, конечно.
- Тебе лучше носить с собой что-нибудь. Нож, по крайней мере.
Через месяц, незадолго перед арестом, Майнс попал в драку. На него напали три пьяных рокера. В группе потом долго обсуждали вопрос: „как следует себя вести в подобных ситуациях?". И хотя Майнсу сломали нос, все вздохнули с облегчением, что он все-таки не достал оружие.
Клаус Юншке болезненно переживал происходящее: „я оказался в ситуации, когда мне приходилось делать вещи, которым я не мог найти оправдания. Я просто разрывался, боялся, что сойду с ума, я не мог всё это вместе связать: РАФ, мою жизнь, мое будущее".
В августе 1971 Юншке получил задание переехать в Гамбург, где с начала года находился центр РАФ. Там, на квартире в районе Шанцен, он встретил остальных членов группы. Андреас Баадер, с обесцвеченными волосами, был в прекрасной форме. Снова Юншке пришлось рассказывать свою биографию. Выглядело это как интервью при приёме на работу. Баадера вел себя весьма авторитарно:
- Ну, а теперь говори, как ты здесь оказался и чего тебе надо?
Клаусу показалось, что Баадер, испытывая его, специально обращается с ним так агрессивно. В итоге, Юншке получил кличку Шпэтлесе ("Поздний урожай"), новый паспорт и вписался в одну из нелегальных квартир.
В первые недели ему следовало изучить город. Целыми днями он ездил по Гамбургу на метро и обследовал квартал за кварталом. Его снабдили картой города - на ней, маленькими значками, он отмечал места расположения обнаруженных полицейских участков. Время от времени, Гудрун Энсслин проверяла его географически-полицейские исследования и, казалось, была им вполне довольна.
Он познакомился с Тини. Вместе с ней, они следили за обстановкой вокруг конспиративных квартир. Главное, было заметить полицейские машины наблюдения. Узнать их было просто: по двум торчащим антеннам. Наблюдением они занимались, в основном, по ночам и возвращались спать только под утро. По городу все время ездили полицейские патрули. Юншке и Тини были совершенно одни на пустынных улицах.
Юншке было не по себе и он рассказал об этом Ульрике Майнхоф. Она ответила:
„Больше всего я люблю зиму. Я становлюсь невидимой - темнеет рано и даже днём сумрачно". В Гамбурге, где Ульрика прожила много лет, она всё время боялась, что её опознает по походке, голосу или манерам кто-нибудь из ее многочисленных знакомых.
Долгое время Юншке, Ульрике и ещё двое товарищей жили в одной трёхкомнатной квартире. Он готовил еду для всех. Ульрика перекрасила ему волосы в светло-пепельный цвет. Манфред Грасхоф обучал его искусству жизни в подпольё - они вместе занимались повседневными делами: клеили обои, покупали подержанную мебель в откровенно мелкобуржуазном стиле.
Позднее, Юншке писал: "ты становишься городским партизаном и начинаешь обустраивать жилище, целый месяц подряд ты постоянно чего-то закупаешь. В этом и заключается 99% твоей работы. При этом через каждые двести метров ты натыкаешься на свои фотографии, развешанные на каждой рекламной тумбе, в каждом почтовом отделении, в каждом банке. Потому что ты в розыске".
Большинству членов организации было ясно, что конец их пути - смерть или тюрьма. Многие думали о бегстве, но каждый боялся поделиться своими сомнениями с другими, хотя возможно, что твой соратник чувствовал то же самое. Иногда Юншке мечтал, как было бы хорошо забыть о подполье и просто сходить в кино или поехать в отпуск недельки на четыре, растянуться на песке, где-нибудь в Испании, без оружия, подумать о себе, отключиться и расслабиться: „но после этого я бы точно не смог вернуться".
Государство охотилось на них, левые их не любили, они были обречены на общение только друг с другом. Группа - это все, что у них было: „ничего из нормальной жизни, где есть друзья, подруги, семья - ничего этого не было".
Старые товарищи из студенческого движения не раз захлопывали перед ними двери.„Оставьте нас в покое", говорили они, а некоторые добавляли с сочувствием: „они повяжут вас всех".
Юншке вспоминал: „но никто не подошел ко мне и не сказал: "давай, возвращайся к жизни, зачем ты занимаешься этой хернёй, останься здесь на пару дней, выспись", - мы всё-таки были авторитетом, мы принадлежали к боевой группе".
Чаще помощь и поддержку они находили у старых друзей, не имевших отношения к политической борьбе. У них можно было иногда переночевать. Но если они решались покритиковать политику насилия, проводимую РАФ, то всегда получали в ответ:
„Мудак, что ты в этом понимаешь? Сложить оружие? Об этом не может быть и речи. Предать главное? Никогда. Лучше умереть, чем снова растворится в этом всеобщем свинстве".
И это чувство изоляции всё время возрастало - теперь те, кто раньше пел: „сомнения это судорога в борьбе классов", увидев перед своей дверью члена боевой организации, советовал ему исчезнуть в течении трёх минут, угрожая вызвать полицию. У Катслин Клевер, жены командира американских „Чёрных пантер" пот выступал на лице, когда она видела в дверях людей из подполья. А раньше она появлялась на всех встречах, яростная, как богиня мщения.
Во время Вьетнамского конгресса 1968 года на стене аудитории висела огромная цитата из Че Гевары: „У революционеров есть только одна обязанность - делать революцию".
Что же произошло с теми, кто вывесил тогда этот невероятных размеров плакат, с теми, кто так много болтал об этом?
Лишь немногие из бывших студенческих лидеров, принадлежавших прежде к движению внепарламентской оппозиции, имели смелость признать тот факт, что их активность способствовала подготовке деятельности группы „Баадер-Майнхоф".
Таким был, к примеру, Питер Шнайдер. Через 15 лет, после начала подпольной борьбы он писал Питеру Юргену Боку, ставшему активистом второго поколения РАФ: „ни в коем случае нельзя думать, что идея городской гирилья и вооруженной борьбы в городах возникла в мозгах нескольких изолированных одиночек. Она всплыла с самого начала в потоке мыслей и чувств поколения 68 и обсуждалась с невозможной для сегодняшних дней открытостью на различных семинарах (teachins), в которых принимали участие тысячи людей. Тем не менее, дискуссия носила довольно невинный характер: они никогда не приступали к обсуждению конкретной стратегии вооружённой борьбы и не измеряли возможностей соответствующей практики.
Когда такие группы, как движение „2ого июня" и „Фракция Красной Армии" стали серьёзно проводить эту политику, сразу же теоретический флирт с вооружёнными методами борьбы был немедленно закончен. Эта перемена не явилась, однако, результатом энергичной критики и самокритики. Она произошла тихо и почти без слов, как и отход от других идей своего времени, которые продемонстрировали свою эфемерность или же неправильность. Сыновья едва ли смогли обратиться со своим собственным прошлым, лучше, чем их отцы: то, что не выдержало испытания временем, лучше позабыть и списать на издержки исторического процесса. После поражения все вдруг становятся невероятно демократичными, непротивленцами и начинают изучать конституцию. Отныне все называют себя не марксистами, а левыми, не революционерами, а радикалами, и что при этой смене имён вылетает за борт и что стоит выбросить за борт, никому уже не интересно. Ход вещей заменяет процесс обучения. Большинство лидеров-трибунов студенческого движения утратило к середине 70ых дар речи, и вряд ли эту потерю можно списать на простую усталость мысли. Эта усталость есть результат вытеснения".
В середине 1971 Андреас Баадер и Гудрун Энсслин вернулись в Берлин.
Там они приступили к планированию большой акции: одновременное похищение американского, французского и английского военных комендантов Берлина.
Остальная часть группы оставалась в Гамбурге. Одним из их убежищ стала квартира в районе Попенбютель. Она принадлежала очень известному музыканту. После одного из концертов Гудрун Энсслин поговорила с ним и спросила, нельзя ли пожить в его доме. Певец дал ей ключи и продолжил своё турне.
1. Был ведущим членом и организатором различных берлинских анархических группировок. Впервые был осуждён за нападение на репортера.
2. богемный район западного Берлина
3. Sozialistisches Patientenkollektiv (SPK) - был образован в 1970 году, представляла собой большую организованную группу - 500 членов. Придерживался позиций резкой критики капиталистического общества, провоцирующего болезнь. Их девизом было „преврати свою болезнь в оружие".
4. 20 летняя Петра Шельм стала первой жертвой полицейских мер, направленных на обнаружение скрывающихся террористов (операция „Кобра"). Полицейские, застрелившие её, успешно ушли от суда, пользуясь статьёй закона „о праве на необходимую самооборону".
