| WWW.ANARH.RU |
|
| WWW.ANARH.RU |
|
|
Ким Чен Ир "Беседа с ответственными работниками ЦК Трудовой Партии 15 мая 1988 года. В столице моей родины Москве отныне свернута деятельность Общества по изучению идей чучхе, успешно и активно работавшего с 94-го года и даже издававшего собственную газету "Факел Чучхе" -- весь текст отпечатан радикально-красными буквами, портреты вождей и другие фотографии - в тех же багровых тонах, вообще, оформление в стиле оголтелого соц-арта. Для чтения не предназначено - все ясно и так. Формальным поводом к закрытию послужило то, что один юный марксист-романтик, с детства склонный к пиромании и уже отмотавший год за подрыв не понравившегося ему монумента, после очередного заседания нашего Общества, попросил в северокорейском посольстве на Мосфильмовской политического убежища и такового не получил, а через пару дней был снова задержан российскими спец.службами, нарывшими у него на дому целый самодельный арсенал опасных адских машин. С непонятым корейцами юношей, в общем, история прозрачная - слишком буквально воспринимал все, о чем говорилось на чучхейских собраниях, излишне внимательно читал "Факел". А вот со всеми нами, оставшимися на свободе... Все это случилось в крайне невыгодное время: как раз визит российского президента в Пхеньян, реанимация российско-северокорейской дружбы, возобновление русского языка в их школах, обмен всяческими заверениями и прочая восточная дипломатия. И тут такой конфуз: связь с психически неуравновешенным подрывником. Не вяжется. Вот и решили, от греха, больше московских чучхеистов в Посольство не звать и приветы Ким Чен Иру от них отныне не передавать. Короче, времена, когда студенты-камикадзе из "Рекенго Сэкигун", японского аналога "красных бригад", безнаказанно угоняли к Ким Ир Сену авиалайнеры, миновали необратимо. Да и давно это было. Мои родители еще не познакомились. Чучхейская Корея сегодня стала рассчетливее, но осталась сурово-справедливой, вот, например, намедни, на всей территории страны запретили пользование пейджерами и мобильными телефонами без специального партийного разрешения. Для меня конец Общества означает, что вряд ли я скоро увижу огромные, некоторые - монохромные, посольские фрески, созданные по всем правилам кислотно-галлюциногенной эстетики. Чен Ир в невероятно привлекательном партизанском одеянии на фоне ослепительно сияющих гор и невиданных цветов, явно ботанике неизвестных, грядущих, райских, обещанных как награда за верное поведение. Или хохочущее на морозе, блестящее, как позолота, лицо Ир Сена, облепленного нереальным числом хохочущих же детишек, плюс всеми забытый, колющий зрачки, снеговик. Да чего стоили два "аскетичных" портрета вождей -- отца и сына, на которые, даже у далеких от церкви людей, рука сама тянулась перекреститься. Что-то такое они подмешивают в краску - догадывался я - как-то добиваются сиятельного, почти неонового, эффекта. Химия на службе покорения зрительского подсознания. И однажды, улучив момент, я выключил свет в опустевшем зале наших собраний и мгновенно убедился в реальности тайны фиксации взгляда на примагничивающих ликах. В темноте от икон вождей источалось вполне физическое, наверняка измеримое в фут-ламбертах, сияние, как от морд двух псов-баскервиллей. Все эти шесть лет я активно участвовал, голосовал, конспектировал, возлагал венки, брал положенное слово. Поначалу реальный чучхеизм казался мне этаким стебаловом, да я вначале и не заметил рядом с собой никого, кроме с трудом причесанных панков, художников-провокаторов и некоммерческих музыкантов, всегда готовых к выпивке-закуске на халяву. Потом, поосмотревшись, различил среди постоянных и самых деятельных членов общества весьма высокопоставленных лиц совершенно неожиданных тут и вполне парламентских партий, модных и недешево стоящих полит.технологов, успешных журналистов, дипломированных филологов, преподающих в платных "университетах", и не вылезающих с европейских биеналле арт и кино-критиков. Полагаю, давать здесь перечень фамилий было бы сродни стукачеству, все равно что заложить без разрешения участников совместной оргии. В кулуарах, если в тебе чувствовали искреннего чучхеиста, а не заблудшую от скуки овцу, коллеги по Обществу могли, узнав о твоих проблемах, очень ощутимо помочь, устроив, скажем на службу кем-нибудь в аппарат Гос.Думы, напечатать рассказ в престижном журнале, договориться об интервью с одним из "никогда не дающих", а то и сделать тебя героем телепередачи или сообщить рецепт получения заморского гранда под самый безумный, откровенно выдуманный, проект. Многие считались "людьми без лишнего времени" и все-таки оного не жалели, отдавая чучхеизму часы, годы. Я начал думать, что наблюдаю сложную интеллектуальную игру, новую инкарнацию вечной в среде богемы "игры в бисер", очередной выверт дендизма, далеко обходящий по азарту, сложности и экзотике как телевизионный "Клуб знатоков", так и паранаучную "Медицинскую Герменевтику" с её потешными инспекциями всего и вся. В нашем кругу все знали, что "путь в тысячу ли" это не просто метафора биографии вождя, но пройденное Ким Ир Сеном расстояние от Давэйцзы до Пхеньяна, по символической важности аналогичное переезду пророка Мухаммеда из Мекки в Медину. Знали, как именно находчивый старикан Кан У Гю подложил динамит под японского ставленника, и какую именно трофейную лошадь поменял вождь на знаменитую советскую авторучку, которой написаны в перерывах между боями основополагающие партийные тексты, могли без раздумий ответить при каких обстоятельствах возник лозунг: "Днем - мир врага! ночью - наш мир!" или чем характерен партизанский рейд в уездный центр Дуннин и бой на перевале Лаоелин. В деталях описывали открытый партизанами способ выпаривания из размоченного конского навоза селитры, столь необходимой для самодельных гранат (верхний слой выпаренных кристаллов) и винтовочных патронов (нижний слой). Свободно обсуждали, к восторгу северокорейских друзей, примеры беспримерного чучхе-героизма во времена освободительной войны: подвиг молодого бойца Хан Ен Чхора, закрывшего своим телом вражескую гранату или феномен увековеченного в камне пулеметчика, которому взрывом отхватило руки и он стрелял по наступавшим врагам, вцепившись в пулемет зубами. Могли, впрочем, привести и более древние примеры самоотверженности: красавица шестнадцатого века Рон Гэ, заманившая японского полководца в высокогорную беседку Чоксок, слившаяся с ним в страстном объятии и бросившаяся вместе с ненавистным оккупантом в пропасть, навсегда стала примером для настоящих чучхейских женщин. Находились для беседы и более мирные сюжеты: скромные рисовые шарики, до последнего дня служившие основной пищей Ким Ир Сена, история о том, как вождь рассмешил никогда не улыбавшегося тенора пхеньянской оперы, разгадав тайну его вечной печали (родственники в другой Корее, Южной), смаковались достоинства и история выведения растения "кимченирхва", нового достижения в деле селекции многолетних цветов. Даже версия вычурной игры или желание состоять в особом, пускай не тайном, но хотя бы экзотическом, ордене, не объясняли той особой эротики, доступной человеку только в условиях добровольно избранного и непостижимого тоталитаризма. Когда сквозь голоса докладчиков проступал особый металл суперидеологии, в зале начиналось остекленение глаз и озверение лиц, которое я помню только по первым столичным стрип-шоу десятилетней давности. Наверное, некоторые, постарше, заслушивая доклады коллег о безупречной кимирсеновской теории укрупнения хозяйств и выжигания чуждой народу безответственности, восполняли вполне понятный голод, ностальгию по политической эзотерике, ничего ведь подобного не слышали со времен отмены парт.собраний, полит.информаций и прочего принудительного просвещения по-советски. Молодежь же возбуждалась оттого, что вокруг неё реально воспроизводилась шпиономанская лексика, вассальные обряды и гипнотическая визуальность того страшного, манящего, садистского "сталинского стиля", которым кормит нас злопамятное телевидение второй десяток лет. Особый, мазохистский, аромат члены Общества ощущали благодаря свободному выбору такого времяпровождения. Таким образом, соблюдались основные условия садо-мазо: добровольность мучений, их реальный, долгий, но не травматический, а скорее моральный, характер, возможность всегда, при помощи сигнального слова, превратиться из раба в доминатора и наоборот: любой желающий мог, по предварительной договоренности, заготовить и прочитать перед членами Общества доклад любой длины. Постепенно стало удовлетворяться еще одно, скорее декоративное, с/м-требование: склонность к костюмированным историческим инсценировкам. Вслед за эмалевыми значками вождей, приколотыми к строгим черным костюмам, особым шиком на собраниях стало считаться появление в военном френче народной армии КНДР, "как у самого Кима", другие атрибуты "милитари-чучхе" - локальная мода, существующая только в данное время и в данном месте. Ну чем не Torture Garden? Если кто не знает - известнейший международный бондаж-садо-мазо-клуб. Что меня самого там держало? Чем лично для меня была Северная Корея? Вывернутым наизнанку диснейлендом т.е. мифической и герметично закрытой вселенной, ни на грамм не тронутой капиталистическим тлением. К тому же изучать идеи чучхе довольно просто. Их, вообще-то, всего три:
2. Поклоняться своему народу, как небу. 3. Партия - это мать народа, а вождь - его отец. Остальное, изучаемое нашим Обществом, воспринималось скорее как обязательная для заучивания сумма словесных кодов, вращающихся вокруг этой троицы, ключ к этим кодам нам не дан. Однако, сами три вышеназванные константы воплощали для меня зеркальную противоположность либеральному мировоззрению. И опора на собственные силы тут отнюдь не в смысле социальной автономии отдельной личности, но в смысле средневековой автаркии, самодостаточности государства-ордена. И народ, с либеральной точки зрения, частенько ошибается, выбирая себе на голову антигуманных тиранов, где уж тут ему поклоняться. Да и матерей-отцов (партий-вождей) народных при парламентаризме многовато, Содом и Гоморра, прямо, какие-то получаются. Помимо докладов с их заранее отрепетированным живым обсуждением заседания наши предполагали просмотр незабываемых документальных фильмов о праздниках и буднях борющегося народа. Особое впечатление вызвало видео "Год траура в память о смерти любимого вождя и дорогого руководителя". Сотни бьющихся у мавзолея в детской истерике офицеров при всем параде, дружно рыдающие цехами у станков ткачихи и глянцевые от слез комсомольские организации, еле держащие транспаранты. Вой миллионов людей, заводских сирен и клаксонов машин. Перехватывает дыхание. В неофициальной части, за щедро накрытым столом, демонстрирующим поразительное кулинарное разнообразие корейской гастрономии, общение с посольскими товарищами, учитывая их особое, чучхейское, представление о фонетике русской речи, превращалось скорее даже в пантомиму, нежели в занимательную игру "угадай слово". Однажды, кто-то из уже раскрасневшихся дипломатов, решил сделать нам приятное, поднялся и с фужером в руке долго, громко и гортанно шумел, подмяукивая и подсвистывая себе, то и дело воздевал глаза к небу. Мы слушали, обмерев, но только самые проницательные уловили в середине заклинания слово "скрыпит". Потом секретарь Общества шепнул мне на ухо: товарищ делкамировал стихотворение Лермонтова "Парус", в Сев.Корее его в школе, прямо по-русски проходят. "Скрыпит", следовательно, мачта. Вспоминаю "математический" (вообще, принятый у них - см. эпиграф) склад ума первого нашего куратора товарища Пака. - Ской нас? - вдруг спохватывался он. - Человек двенадцать сегодня - заранее чувствуя подвох, уклончиво отвечал я. - Это один обсо! - торжественно поднимал вверх палец товарищ Пак - а еси кас по стой? Я понимал его прекрасно, предлагалось каждому из присутствующих создать такое же общество и это будет уже полторы сотни чучхеистов. - От! - восторженно улыбался товарищ Пак - а есл кас по стой! - его мозг требовал дальнейшего умножения поголовья своей веры и назидательный палец не опускался. Кстати, по всей Красной Корее висят плакаты с оттопыренным пальцем (не скажу, каким именно), что означает "Корея едина", и никаких подписей не требуется. Так что это бессознательно выученный жест. Из кармана пиджака Пака выпрыгивал на стол советский калькулятор. Мы погружались в вычисления. По нашим расчетам выходило, что охватить зем.шар идеями, если не лениться, удастся довольно быстро: 35-40 лет, учитывая, что новообращенные идеалов не предадут и их не придется вербовать вторично. На следующую нашу встречу я сам явился с калькулятором, в надежде поразить Пака новыми расчетами. По моим, вычерченным в виде таблиц, выкладкам выходило, что, если бы население планеты составляло сегодня всего сотню человек, то: 6 из них обладали бы 57% мирового благосостояния (в смысле, выраженного в валюте, капитала) и все шестеро были бы американцами, 70 из ста - полностью неграмотны, 50 страдают от недоедания, только один имеет законченное среднее образование, всего один обладает личным компьютером, один при смерти, один сейчас рождается. Из мировой сотни 70 цветных и только 30 белые, 57 азиатов, 21 европеец, 8 африканцев, 52 - женщины и 48 мужчин, 11 гомосексуалистов. Если у вас есть постоянный дом и достаточная по калориям еда в холодильнике, вы богаче 75% землян и т.п. Таблиц я сделал много. Эти, дополнительные различия, и особенно, неграмотность, голод, сексуальная ориентация, усложняли наши прошлые расчеты и могли затормозить предполагаемую динамику планетарной пропаганды. С этим нужно было что-то решать, но увидеться с товарищем Паком мне больше не пришлось. По секрету и много позже сообщили, что он за какие-то провинности, отправлен в Кымган "на перевоспитание". Доселе я про Кымган знал только что это весьма живописный массив скалистых кряжей, выходящий к морю, рай для фотографа-пейзажиста, чему подтверждением дареный мне северокорейскими друзьями видовой альбом. Теперь мне предстояло узнать: в Красной Корее нет тюрем, а есть "горный Кымган", куда бессрочно отправляют провинившихся. Пока не "перевоспитаешься", добываешь редкоземельные элементы под надзором Народной Армии для Трудовой Партии. Таким образом, ад - место для наказанных душ, в сознании северного корейца вполне конкретизирован, как и рай, полюс вселенной, главная площадь с летящим в небо всадником и мавзолеем Ким Ир Сена в Пхеньяне. Там, где география сакральна, время не имеет никакого значения -- понял я и таблицы свои забросил. Самое, лично для меня, важное в истории Общества - это литературное признание. В России не раз бывало, что ее писателей вначале признавали за границей, реже, а точнее - никогда, когда слава являлась именно с этой стороны границ. В 95-ом году я получил из рук нашего нового куратора, товарища с еще более короткой фамилией Ли, памятные часы от имени Трудовой Партии Кореи и её вождя. За литературные успехи. Успехи состояли в большой, перемежающей шестистопный ямб с ямайским рэпом, поэме "Я выбираю чучхе", переведенной на корейский и опубликованной в пхеньянской прессе. Отрывки на языке оригинала публиковались в русской версии журнала "Корея". Поэма рассказывала о том, как Ким Ир Сен построил мост через речку, чем помог детям добираться в школу - прообраз грядущего объединения всей страны, о партизанской базе на горе Пэкту, где родился вождь, о невосполнимости его утраты и важности всего этого для грядущей мировой революции. Особенно товарищу Ли врезались в память строки: "А ты, распродавший отчизну/ Забывший про Родину-Мать/ Сменивший спецовку на смокинг /И ставший добро воровать" ... Дальше Ли пропускал довольно длинный перечень грехов: "Не стоит молить о пощаде/ Не тронет твоя нас слеза/ Увидишь и ты наше солнце - /Оно тебе выжжет глаза!" А вот концовку поэмы он считал труднопереводимой на северокорейский: "Идем мы свободным простором/ К победе, к науке, к реке!/ И правду поем свою хором/ И каждый - немного чучхе!" Через пару лет в ночном ларьке на одной из подмосковных платформ я малодушно обменял свои корейские часы - первую литературную награду и символ параллельного времени - на булькающий спиртосодержащий литр. Возможно, недавнее закрытие общества стало мне воздаянием за этот поступок, и нам всем - за буржуазное малодушие. Но не хочется так депрессивно заканчивать статью. Уже в новом веке "Нью-Йорк Пост" сообщила, что представители знаменитого движения "Hacktivists" приняли свой календарь борьбы с "Эшелоном" - системой глобального электронного надзора, отслеживающей все мейлы с "подозрительными" словами. В день ареста Унабомбера хакеры предлагают каждому отправить своим друзьям максимум сообщений со словом "Unabomber", в день истребления полицией "антиобщественной" секты "Ветвь Давида" на ферме Вако, предлагается слать "Waco", "Davidian", в день смерти Ким Ир Сена - слать "North Korea". Благодаря случайно рассекреченному и наделавшему шума "черному списку слов", я знаю, что название страны, с которой я так долго был связан узами гипноза, до сих пор попадает в "нежелательную лексику" и это знание бодрит, как глоток корейской водки, настоянной на грибах, тритонах и рябине. И в назначенный день, не смотря на то, что мы больше не собираемся в посольстве, я пошлю всем своим товарищам по Обществу, бессмысленный, но отчаянный, как "Sos!", мейл-сигнал: "North Korea! North Korea! North Korea!" – в надежде, что кто-нибудь им все-таки подавится, когда переполнится резервуар. Алексей Цветков |