Анарх.Ру :: Идеальная яма

    Рядовой Х взглянул на бледного лицо техника и шагнул в темноту.
   Яма приняла его, опустила в спасительное мягкое месиво на дне, не причинив ни малейшего вреда, но она не была идеальной. Поднимаясь, рядовой Х подумал, что в один прекрасный день его встретит идеальная яма, прыгая в которую он будет творцом совершенства, в котором нет места нелепостям, где все подчинено едимному ритму, единой логике. Тогда он сможет по-настоящему гордиться собой, он будет знать, что его сына не унижают в школе, что жене не приходится часами стоять в очереди, что ему самому не подсунут вместо пива собачью мочу. Что не будет больше происходить ничего отвратительного, потому что он, рядовой Х прыгнет в идеальную яму сегодня, завтра, послезавтра. Он заполнит пустоту, восстановит порядок вещей и больше не позволит ему нарушиться.
        Вся одежда была покрыта глиной, потихоньку начинающей подсыхать, смешанной с кровью тех, кому не повезло, да и не должно было повезти. Прыгая в яму, они не чувствовали ничего, кроме панического страха перед бездной, они ничего не понимали. Вот и остались на дне - вмятые в глину, да так, что уже невозможно разделить их тела. Не веря, они сами того не желая, приближали рождение идеальной ямы, которая любого человека примет как родного сына, как рядового Х.
    Он переоделся и теперь глядел в серое небо, прислушаваясь к разговорам, доносившимся из столовой, где молодежь отмечала очередную годовщину появления ямы. "Нет, это все-таки была гениальная идея. Как они сейчас жили бы, если бы не яма", - подумал Х и побрел домой.
    Идеальной ямой он бредил давно, как все прыгуны - фанатики своего дела. Однако в последнее время Х чувствовал во всем этом какую-то болезненность, как если бы от него действительно зависило будущее всего человечества. Он не мог не думать об идеальной яме - так думают о женщине, так грезят деньгами, славой... Но ему это не было нужно. Его одержимость больше походила на обостренное чувство долга, когда завладевает идея человеком завладевает и крепко держит, превращает его в одержимого.
    Ему снилось, как он прыгает в идеальную яму, оказывается на дне и дно принимает его гладко, не оставляя ни малейшего зазора между его телом и телами других прыгунов, почвой, сероватыми, слегка светящимися стенами. И, превратившись в единый пласт, став фундаментом мира, прыгуны во главе с Х запишут в самой главной в книге, что совершенство достижимо, что оно достигнуто; достигнуто ими. И с того момента они будут прыгать не в неизвестность, а в идеальную яму, прыгать, ежедневно подтверждая правоту мечтателей, не доживших до этого.
    Рядовой Х шел по улице и постоянно ловил себя на мысли, что уже живет в мире своих идей, фатназий и снов и только изредка выглядывает в некое окошко, понимает, насколько он нужен людям - жене, сыну, просто людям, даже не знающим о его существовании. До сих пор нужен...
    Х входил в автобус и видел, как его тело, совершенное, сотворенное природой, вливается в монолит толпы, набившейся на предыдущей остановке. От духоты и запаха человеческих тел немного закружилась голова, и ему показалось, что он наконец приземлился на дно идеальной ямы...
    Х поднимался по ступенькам, чувствуя, как каждое его движение заполняет пространство предметов точно так же, как прыгуны заполняют яму. Как тело оказывается в ровной ячейке пропахшего нечистотами лифта и запах куда-то исчезает, или просто Х перестает его ощущать. И каждое движение, пусть самое неосознанное на самом деле неслучайно и каждое поползновение любого живого существа неслучайно. Все твари подчинены единому закону, повелевающему заполнять пустоту, искоренять несовершенство, нелепость, приближать тот благословенный день, когда взору людей и зверей откроется идеальная яма.

    "Папа, ты сегодня прыгал в яму?", - спросил рядового Х его сын, очаровательное десятилетнее создание.
    "Да, как водится."
    "А зачем это надо?"
    "Как зачем?! Это очень нужно, уверяю тебя. И ты, когда станешь взрослым, будешь прыгать. Если, конечно, ты не бестолковый сопляк."
    "Да ну эту твою яму..."
    Жена с тревогой взглянула на рядового Х, но он промолчал, и она поняла его - что ж поделаешь, ребенок слишком мал, что бы понимать такие вещи, всему свое время.
    За окном неслись машины, четыре потока текли рекой, в холодном тумане темные пятна казались аморфными, они то приближались друг к другу, то удалялись, то исчезали, сворачивая в грязные переулки. Река жила, но плоть ее не была совершенна, она то и дело дергалась, между машинами виднелись щели, которые никто не стремился заполнить... Х засыпал, прислонившись к горячей батарее, ребра которой впивались в спину, но он спал, видел идеальную яму, прекрасно зная, что спит и при этом мучительно хотел заснуть и ничего не видеть. Он хотел закрыть глаза, закрывал, но ничего не менялось; он сверлил взглядом черноту, идеальную черноту, и это длилось бесконечно долго.
    Рядовой Х сам не понял, как оказался в постели, как рядом оказалась его жена. И он снова пытался побороть несовершенство мира, заполнить пустоту. Это было больше похоже на мистический ритуал, чем на занятие любовью. Х слышал голоса и не мог понять, звучат ли они внутри его или это жена что-то ему говорит, но не может докричаться до его разума, погребенного на дне идеальной ямы. Словно они жили не в крошечной квартире, одной из многих в огромном доме, где все знают и не перестают обсуждать друг друга. Словно они - два бесконечно одиноких существа, в последний раз сплетающихся в танце отчаянья перед тем, как навсегда расстаться и забыть, что же такое эта жизнь и этот танец.

III

    Утром Х встал как всегда еще до того момента, когда сиротское светило появляется где-то за густой толщей грязных облаков. Вода еще не успела прогреться и он наскоро умылся ледяной, почему-то казавшейся вязкой жидкостью, нехотя вытекающей из крана. Сделал несколько бутербродов - в такое время Х никогда не ел, предпочитая завтракать во время утреннего собрания.
    На улице пахло тем отвратитетьльным временем года, которое можно было бы смело назвать осенью, если бы оно сменялось чем-то другим, например - зимой. Словно тени, то появлялись из тумана, то снова исчезали какие-то люди, в глубине душного двора, поросшего крапивой, взвыла собака. В одном из тускло светящихся окон заплакал ребенок, затем послышалась ругань.
    Рядовой Х словно во сне, меделено дивигался в знакомом с детства переплетении переулков, вторгаясь во мрак. Почему-то без всякой надежды его заполнить. Воздух поддавался легко, но был не то что бы равнодушен, он просто еще жил сам по себе и не имел ни малейшего отношения к людям с их суетливыми идеями. И Х был частью и этого воздуха, и этой грязи. Как будто так было всегда - он всегда шел по потрескавшемуся асфальту, всегда стоял слепой туман и пространство наполняли призрачные звуки. Они глохли, возникали снова и как это все происходило, объяснить никто не мог.
    Х вышел на площадь, и какая-то внезапная деталь вывела его из утреннего забытья - то ли окликнул прохожий, то ли что-то попалось на глаза. Его окружал все тот же туман, те же дома, неестественно объемно проступающие сквозь слой сероватых хлопьев. Что конкретно изменилось - он понять не мог, во всем появилась какая-то суета, когда непременно нужно следить за часами и смотреть по сторонам. Когда ты знаешь, что тебя ждут и опаздывать нельзя, а так хочется постоять и спокойно поглазеть на вороньи гнезда за прогнившим зеленоватым забором. В этом желании вроде ничего и нет - так, случайная блажь, о ней подчас и не думаешь, но она возникает - желание стать ребенком, которому не надо никуда бежать, который ни за что не отвечает.
    Вот и оно... Рядовой Х всем телом, всей душой, всей своей сутью почувствовал яму - она звала и подавала сигнал опасности, словно говорила "Будь осторожен, смертный!" Ее тьма, ее фосфорицирующие стены - все это было для Х знакомым, почти родным. Впрочем, нет - она ведь не была идеальной, но Х казалось, что с каждым днем яма становится совершеннее и принимает его иначе, с каждым днем легче.

    ...Из утробы повеяло сыростью и страхом. Серые лица людей за спиной были похожи на каменный монолит, где нет ни одной трещины. Рядовой Х поймал себя на том, что он не думает об идеальной яме, и ему стало нехорошо. Он подумал, что устал, что неплохо было бы побыть пару дней дома, поспать, после завтрака сходить к соседу, послушать небылицы про начальство, рассказать сыну какую-нибудь историю. Х посмотрел вниз и вспомнил прошедшую ночь, лицо жены. Выражение лица напоминало маску - не поймешь, плач это или смех. Жизнь вдруг показалась Х чудовищным нагромождением вещей, которые не починишь и не выкинешь и дел, которые никогда не доведешь до конца, но отказаться от них нельзя. А еще мечты - одно из самых отвратительных изобретений человечества, отнимающее последние силы, изводящее, болезненое.
    Рядовой Х сделал шаг вперед, и сила притяжения поволокла его во влажную тьму. Что-то было не так. Х понял, что падает слишком быстро, почувствовал, как яма стремится поглотить его, впитать, навсегда сделать частью себя. Х понял, что больше не будет ничего, кроме холода, тьмы, а еще - ямы, частью которой ему придется стать. Неужели так и должно все заканчиваться? Он ведь еще ничего не сделал, это чей-то злой умысел. Идеальная яма... Как же, он ведь так туда и не прыгнул, не восстановил совершенство, мир до сих пор грязен и нелеп! А может, это и есть идеальная яма? Он сольется грязной жижей на дне, не оставив зазоров и щелей и в тот самый момент, когда это произойдет, опустится чей-то занесенный кулак, чьи-то слова не сорвутся с языка, а в магазине на углу его дома наконец-то появится настоящее пиво? Но кто же прыгнет завтра? Кто?
    Найдется кто-нибудь, ведь в совершенную яму может прыгнуть любой...

Прыгунам, когда они все-таки гибнут, не устраивают похорон. Их даже не поднимают со дна - все равно их останки со временем смешиваюся со специальной жидкостью, стекающей по бороздкам в стенам. На огромном памятнике в виде хитросплетения человеческих тел, вылитых в бронзе, появляется еще одно имя прыгуна идеальной ямы. Жившим неподалеку почему-то казалось, что и сам памятник растет, что он живой и чем-то сродни яме. Суеверные домыслы обрастали новыми подробностями, но проверить их никто из простых людей не решался, а прыгуны предпочитали свою работу не обсуждать, да и вряд ли они смогли бы что-то рассказать - многое держалось в тайне даже от них. Они знали - нужно прыгнуть сегодня, завтра, послезавтра и искрене верили, что счастье близко.

    На пустыре стоял человек. Он думал о церемонии, о новом имени на металлическом монстре на плошади, о речи, которую ему предстоит произнести. О поездке за город, которую придется отложить. Человек смотрел вдаль, поверх покосившихся заборов, поверх будки, где сидел небритый часовой и костерил погоду, поверх небольшого холмика.
    "А ты ведь была", - подумал человек. Теперь он думал об этом самом холмике, на месте которого когда-то была яма. Туда тоже прыгали, потом яма стала идеальной, но что-то несработало и о ней пришлось забыть. "Нет, в этот раз ошибки не будет. Мы не допустим. Дожить бы только... Сколько в год будет? Да пятьдесят, не меньше... Ничего, доживем!"
    Человек направился к холмику, постоял минут пять, пнул комок земли. С едва слышным шелестом рассыпался и сполз вниз. Человек развернулся и ушел прочь, а вслед ему смотрели пустые глазницы безымянного прыгуна.

Э.Райтель